Вегетарианское обозрение, Киев, 1910
В чем же причина этого роста? Откуда взялась эта живучесть, это долголетие, конца которого и не предвидеть? Я вновь говорю – в ней самой, т.е. в сущности вегетарианства. Никогда вегетарианство не было одним только желудочным вопросом. Уже при своем возникновении (родоначальником вегетарианской идеи является греческий философ Пифагор, живший в 570 – 470 г.г. до Р.X. и основавший первое вегетарианское общество в городе Кротоне, известное под именем «Общины Пифагорейцев») вегетарианская идея носит духовный характер; как известно, в ее первоначальной основе легло учение о метемпсихозе или переселении душ[1]. Неоплатоники Александрийской школы и другие философы того времени и позднейших периодов также видели в вегетарианстве идею, дающую возможность сохранить «здоровье души и тела».
Начиная с самих ранних веков, по настоящее время в вегетарианстве всегда видели эти два основных начала, которые в течение целого ряда столетий так переплелись, так тесно срослись в одно целое, что трудно отделить их друг от друга, невозможно представить себе одно без другого.
И современное вегетарианское движение, несмотря на «железные рамки современного классового строя» сохранило эти обе основы. Правда, моральное значение вегетарианской идеи не достигло той глубины, того размаха, которого желал бы автор «Вегетарианства и антропофагии» и многие другие, но верно и то, что вегетарианство и в настоящее время имеет не одно «лишь медицинское» значение, а и нравственное.
И не интерес «состояния желудков» вызывает те драмы, которые бывали и бывают, и ту борьбу за вегетарианство в семьях и обществах, свидетелями которой мы так часто являемся.
«Мы хорошо знаем – писал я в статье «Наши цели», – как невинные малютки, следуя своему природному инстинкту, с отвращением отворачиваются от убоины и кусков трупов, мы знаем трагедии этих детских душ, в которых чувство сострадания так глубоко, что при одном виде этой мертвечины у них слезы протеста навертываются на глаза». Работая 7 лет на вегетарианском поприще, я часто бывал свидетелем не одних только детских трагедий, а трагедий и борьбы взрослых: юношей и девушек, жен, мужей, отцов и матерей... И все это было вызвано в большинстве случаев переходом к вегетарианству из этических оснований.
И я думаю, что автор неправ, когда говорит, что «современный типичный вегетарианец – это людоед, испортивший свой желудок» и т.д.
Но если это действительно так, т.е. что этическое начало играет известную и крупную роль в вегетарианстве, то почему же оно не применяется в такой же степени и силе к окружающим нас людям?
На этот вопрос ответил тот же автор, говоря, что легче питаться безубойной пищей, «чем отречься от убойного питания своими ближними»... И он в этом отношении совершенно прав. Отношения, установившиеся между нами и животными совсем не те, что между людьми: первые – проще, вторые – сложнее[2]. А так как человеку, как и всякому другому сознательному существу свойственно взяться за то, что легче, что скорее ему дается, то от этого и происходит то явление, что вегетарианцы, как вообще и остальные люди в мире, исповедующие разные идеи, являются людоедами в переносном смысле. Можно ли вегетарианцев поэтому назвать «двуликими янусами?». Я говорю, что нет.
Недаром творец нашей вегетарианской библии, Лев Николаевич Толстой, назвал ее «Первой ступенью». Именно, «первая ступень», первый маленький шаг в мир лучшего, требующий, конечно, и дальнейших шагов.
И дальнейшие шаги делались. Многие из вегетарианцев поселились на земле, стали лично обрабатывать ее и вообще стремиться жить трудами рук своих. Правда, все эти попытки